"Иглы и опиум": джаз, любовь и наркотики

В 1949 году французский поэт, драматург и кинорежиссер Жан Кокто провел три недели в Нью-Йорке. На борту самолета на обратном пути он написал "Письмо американцам" - причудливое сочетание восторга перед завораживающей мощью цивилизации Нового света и критики в адрес ее не менее очевидных слабостей и пороков.

Практически в то же самое время несколько недель в Париже провел американский джазовый музыкант Майлс Дэвис. Париж открыл Дэвису мир, для него новый и необычный не меньше, чем Нью-Йорк был для Кокто. И не только потому, что здесь он встретил любовь - французскую певицу Жюльет Греко.

Главное - как он признавался потом - здесь он, привыкший, что к нему относятся как к второсортному "цветному", впервые почувствовал себя человеком.

Кокто был пристрастен к опиуму. Дэвис, вернувшись в Нью-Йорк, чтобы заглушить боль по покинутому европейскому раю, стал героиновым наркоманом.

Спустя несколько лет, в 1957 году, он вновь оказался в Париже - на сей раз по просьбе известного кинорежиссера Луи Малля, одного из ведущих (наряду с Годаром, Риветтом, Трюффо) мастеров так называемой французской новой волны, совершившей в конце 50-х революцию в мировом кино.

Малль тогда был на вершине славы - годом раньше его документальный фильм "В мире безмолвия" об известном подводном исследователе Жаке-Иве Кусто получил и Золотую пальмовую ветвь Каннского фестиваля, и Оскара.

При создании саундтрека для своей новой ленты "Лифт на эшафот" Малль прибег к неслыханному тогда еще эксперименту.

Майлс Дэвис, лишь однажды просмотрев отснятый материал, приехал в студию со своей группой и без какой бы то ни было подготовки записал импровизированное музыкальное сопровождение к меланхоличному нуар-детективу Малля. Джазовый критик Фил Джонсон назвал эту музыку "самым одиноким звуком трубы, который вам когда-либо доведется слышать".

Эксперименты Лепажа

Трудно придумать мастера, более подходящего для воссоздания этой французско-американской кино-музыкальной коллизии, чем Робер Лепаж. Франко-канадский драматург, режиссер и актер находится в самом центре американских и французских культурных пересечений.

Еще в 1991 году он придумал спектакль для трех персонажей и одного актера. Лепаж играл и Жана Кокто, и самого себя - приехавшего в Париж из Квебека актера и режиссера Робера. Разрыв с любимой женщиной - для него те же страшные ломки абстиненции, которые переживают наркоманы Дэвис и Кокто.

Дэвиса на сцене не было. Был лишь звук его трубы.

Сейчас, 25 лет спустя, Лепаж восстановил спектакль. Персонажей по-прежнему трое, а вот актеров стало уже двое. Кокто и Робера играет по-прежнему один, на сей раз это правда не сам Лепаж, а Марк Лебреш.

В роли Дэвиса Уэлсли Робертсон - гимнаст, танцор и акробат. Он по-прежнему бессловесен. Труба в его руках поет неподражаемым и невоспроизводимым голосом трубы великого Майлса.

Почему гимнаст и акробат - становится ясно практически с первых минут спектакля. Все его действие происходит в подвешенном в воздухе кубе. Три из шести его поверхностей открыты и именно это пространство внутри куба становится практически единственным местом действия.

Куб пуст, лишь время от времени от стены отделяется то кровать, то стол, в ней образуется то дверь, то окно. Беспрестанно меняющееся освещение играет роль декораций, превращая пространство то в улицу - парижскую или нью-йоркскую, то в гостиничный номер, то в ночной клуб, то в звукозаписывающую студию.

Куб к тому же находится в постоянном движении: стены, пол, потолок все время меняются местами, актеры движутся в полном противоречии с законами гравитации, соперничая с мастерством цирковых артистов. Тут и оказываются незаменимыми акробатические навыки Уэлсли Робертсона.

Подобные формальные театральные изыски - характерная черта режиссерского стиля Лепажа. Нередко, увы, в своих поисках он теряет чувство меры и новаторство скатывается в трюкачество.

"Иглы и опиум" - пример идеального сочетания формы и смысла, стиля и содержания.