"Голоса из архива"-20: Эдуард Кочергин и Кира Вейн

В 20-м выпуске видеопроекта Русской службы Би-би-си театральный художник и писатель Эдуард Кочергин рассказывает о своем суровом детстве в 1940-е годы. А оперная певица Кира Вейн - о том, почему она ушла со сцены в 1957 году.

В этом выпуске, который представляет легендарный ведущий Русской службы Би-би-си Сева Новгородцев:

"Севаоборот", 11 марта 2000 года

Эдуард Кочергин: Ну, все нормально. Не только я один. Это все…

Сева Новгородцев: Ну, понятно.

Э.К.: …история государства российского. Ну, суровое детство, "нормальное": попал в детприемник, как бы был воспитанником Лаврентия Павловича Берии, ну, нормально. Вот. Воспитывали меня далеко, в Сибирь увезли. Под городом Омском, такое место Чернолучье на Иртыше, место хорошее, в общем. Вот там я был в этот период.

С.Н.: А что там за режим был детям, что разрешалось, чего нет?

Э.К.: Там нельзя было уходить, выходить за территорию… как сказать, ограниченный режим, не знаю…

С.Н.: Х-мм. А этот лагерь был огорожен?

Э.К.: Да, был забор, да. Но мы прорывались через забор и ходили на бахчу, подпитывались там на огородах, так что было такое.

Татьяна Берг: А сколько лет вы там провели?

Э.К.: До 1945 года, в 1945 году я бежал.

С.Н.:В 1945 вам было, как я понимаю, лет восемь… семь с половиной?

Э.К.: Да, уже около, восьми еще не было, я - августа месяца, значит, в сентябре мне восемь, а в августе я бежал, то есть накануне восьмилетия.

С.Н.: А вы бежали в группе или один?

Э.К.: Нет, вдвоем. С пацаном бежал оттуда и прибежал в Омск. Значит, и оттуда на барже бежали. На барже возили продукты, да? И вот, на этой продуктовой барже мы бежали в Омск, спрятавшись между ящиками, мешками…

С.Н.: А вот, когда два мальчика семилетних планируют побег, это был дальний план, вы его вынашивали как-то…

Э.К.: Ну, домой, домой.

С.Н.: ….пестовали?

Э.К.: Я домой бежал, он домой бежал. Он бежал в Псков, я в Санкт-Петербург, то есть в Ленинград…

С.Н.: Х-мм. На барже вы доплыли до Омска...

Э.К.: До Омска, да. А там, значит, мы разъединились с ним, к сожалению, и я бежал дальше на Урал, а он попал в руки воров, уголовников, которых везли на Восток, на Японскую войну, кстати…

С.Н.: Да?

Э.К.: Он попал к ним и стал как бы сыном полка… ну, не дай бог вообще-то.

Леонид Владимиров (Финкельштейн): Добежали до Санкт Петербурга?

Э.К.: Нет, нет. Мне никак не удалось. Очень долго я это делал. Путь мой был в несколько лет. Вот, только в 1952 году я попал в Петербург.

Т.Б.: А как же вы существовали все это время?

Э.К.: Как существовал? Летом как бы на воле, а зимой я в детприемниках. А потом повысил свою квалификацию и попал в колонию, трудовую-исправительную. Одну, вторую.

Л.В.: Так!

Э.К.: (смеется) Нормально?

Л.В.: Куда как нормально!

Э.К.: Я освоил профессию, "скачка". Ну, я был как бы таким помощником, младшим под главными "скачками"...

С.Н.: Х-мм…

Э.К.: Вот. Выполнял определенную работу. Я был очень гибкий, очень пластичный, да? И мог через собачий ящик попасть в вагон. Но это надо знать устройство старого вагона, чтобы понять, что такое собачий ящик…

С.Н.: Леонид Владимирович…

Э.К.: Сейчас этого нет.

С.Н.: Да. А вас привозят в Питер…

Э.К.: Меня привозят в январе месяце, значит, в Питер. Зима, холод. Из Эстонии. Я, значит… юзом меня занесло через Псковскую область. Я хотел в Ригу сначала попасть; сманивали меня в юнги поступить…

С.Н.: А вам сколько лет тогда, уже лет двенадцать, тринадцать?

Э.К.: Мне уже... значит, тринадцать, четырнадцатый.

С.Н.: И мать все это время вы не видели…

Э.К.: Мать нет, мать, значит, я не видел с 1940-го года.

С.Н.: Х-мм. Мать где-то сидит?

Э.К.: Это 1940-ой, 1941-ый даже, это перед войной…

С.Н.: Время же было смутное, потому что носило всех по всей стране. Мать где-то сидела. Где она сидела, вы знали, может быть, только по слухам. И как ее найти?

Э.К.: Нет, ее найти было невозможно, потому что, понимаете, здесь путаница была: у нее своя фамилия, а у меня - по отцу - это мешало. Потом, как ее найти? Ее не искали, потому что чего ее искать - известно было… Кто мог найти, они знали, где она.

Я не знал, как я мог ее найти... вот… но я знал, что я из этого города, из Ленинграда, и я туда шуровал. (Смеется).

С.Н.: И вот, вас привозят из Эстонии, видимо, какой-то эн-кэ-ведист…

Э.К.: Ну да, это называлось "экспедитор", по-моему так, если я не ошибаюсь. Он меня привез. По-моему, даже не спал ночь, потому что я был человек юркий такой, я мог смыться, конечно…

Л.В.: Ха!

Э.К.: Вот. Я спал на трамвае. Долго мы ехали в холодном трамвае, помню, да. Я был в бушлате, ну, в таком, которые выдавали, бушлачок такой, да? Меня доставил он на площадь, по-моему она называлась Урицкого, если переведем на теперешний язык, это площадь Дворцовая…

Л.В.: Площадь Дворцовая, да!

Э.К.: Вот, есть встать лицом к Зимнему дворцу, то это с правой стороны парадная…

Л.В.: Ну, а как же, конечно, это же был...

Э.К.: Управление НКВД СССР по городу Ленинграду.

С.Н.: и Т.Б.: Да, да!

Л.В.: …в замечательном полукруглом здании.

Э.К.: Да, в замечательном полукруглом здании. Вот, меня туда привели, и такой большой высоты потолки, большая зала-не зала, она перегорожена там, да? Дубовые панели высокие, дубовая скамья, все отделано дубом.

Окна на площадь, на Александрийский столп, да? Между двумя окнами портрет Сталина, кстати, редкий портрет в белом кителе, в форме…

Л.В.: Генералиссимуса.

Э.К.: …генералиссимуса, да.

Л.В.: Да, да.

Э.К.: Он такой белый-белый, не просто, а белый вот…

Т.Б.: Как в фильме о падении Берлина.

Э.К.: …улыбающийся такой.

Л.В.: Да!

Э.К.: А напротив - портрет Дзержинского, за спиной у капитана, который за стойкой. Вот такая картина была. Вот меня посадили на эту дубовую скамью, диван. А по диагонали вышла матушка…

Л.В.: Ах!

(все молчат)

Т.Б.: А вы знали, что вы ее увидите?

Э.К.: Мне сказали, да. Мне сказали.

Л.В.: И вы ее узнали?

Э.К.: Ну, вы знаете, нутром. Я не узнал, конечно. Она стала говорить по-польски со мной. У меня она полька.

Л.В.: Ну да.

Э.К.: А я ничего не понимаю в этом деле. Дело в том, что до четырех лет я, пожалуй, русского языка не знал…

Л.В.: Понятно.

Э.К.: …потому что в польских руках был. А вот здесь оказалось, что я польский забыл (смеется). Ну естественно, да. А она от испуга не знает, что делать.

С.Н.: Заговорила по-польски.

Э.К.: Заговорила по-польски. И капитан этот смотрел на нас, понял, что я не рублю ничего (смеется). Поэтому, значит, он сказал ей: " Что ты с ним… что ты ему пшекаешь? Ты с ним по фене, он в этом (смеется) ботает больше, чем твое пшеканье.

С.Н.: А капитан ваше личное дело изучил уже?

Э.К.: Ну конечно, он знал, откуда она и откуда я, естественно. (смеется)

"У нас на острове", начало 1990-х годов

Кира Вейн: Мы приехали в Англию в 1924 году. Мне было 8 лет. Папа… последнее, что он, в общем, в России был до революции, он был директор фабрик, где делали подковы для лошадей.

Папа в своей юности был в Англии и работал в приватном банке, и он спас себя в общем тем, что он мог опять возобновить этот контакт, и приехал сюда работать в банке. Но, к сожалению, в 1929 году крах был в Америке, и тогда началась очень трудная жизнь.

Борис Нечаев: Кира, когда вы начали петь?

К.В.: Я начала сперва в русском хоре в церкви петь, и потом я начала брать уроки, начала тренироваться. У меня был очень сильный, хороший голос, и я окончила в опере. Я начала заметную карьеру в "Сорочинской ярмарке", которая была поставлена как раз в начале войны.

Потом я пела с Таубером. Ричард Таубер - он дирижировал Die Fledermaus...

Б.Н.: "Летучая мышь".

К.В.: "Летучая мышь", да.

Б.Н.: Вы пели тогда в основном за границей?

К.В.: Долго пела в Италии, да. Да, я пела там "Каменный гость", "Тоску", "Травиату". Я в "Ла Скале", к сожалению, не пела. Я пела довольно много в Скандинавии, там очень много [на] радио пела.

Б.Н.: Кира, я прослушал те несколько кассет, которые вы мне дали, и считаю, в общем, настоящей трагедией, что профессиональных, студийных записей вашего голоса нет и что ваша оперная карьера не состоялась в том масштабе, в каком ваш талант того заслуживал. Вы ведь совсем рано бросили петь, да?

К.В.: Мне было что-то сорок, сорок пять, что-то вроде этого, я в последний раз пела.

Б.Н.: То есть, очень рано. Вы, очевидно, могли бы еще очень долго петь?

К.В.: О, мой голос был совершенно в самом разгаре в то время, но, к сожалению, у меня персональная трагедия была в том, что мой импресарио, который был русский тоже, он, к сожалению, кончил самоубийством.

Он попал из-за итальянской компании в очень серьезные финансовые затруднения, и он кончил самоубийством, и я осталась абсолютно без гроша, потому что я за последний сезон не брала деньги, стараясь помочь ему.

И я решила, что больше переживать унижение и ходить к агентам и себя продавать - я просто решила, что я это не в силах больше делать, и я абсолютно, в одну секунду, кончила петь.

Б.Н.: Это, вероятно, было очень нелегким для вас решением?

К.В.: Безумно трудно. Я страдала больше, чем я могу сказать. Но это взяло около десяти лет.

Б.Н.: Но с музыкой вы не распрощались окончательно?

К.В.: Нет, я обожаю музыку, я очень много слушаю радио и хожу на концерты, когда могу, но да - для меня музыка всегда будет очень большая часть жизни.

Б.Н.: Кира, вы покинули Россию восьмилетней девочкой, вы живете здесь очень давно, чувствуете ли вы себя в Англии абсолютно дома?

К.В.: Я чувствую, что это мой дом и всегда был, но я чувствую, что я англичанка, но все-таки еще с богатством России, что я "англичанка плюс". Мое сердце, наверно, все-таки лежит совсем русским.

Б.Н.: А вы бывали в России после эмиграции?

К.В.: Я ездила три раза, да. Поехала в первый раз в конце 1960-ых годов в Москву и в Ленинград. Как города - они потрясающие, но, конечно, было очень печально видеть грусть русских.

Б.Н.: У вас есть в России родственники или друзья?

К.В.: У меня родственники есть.

Б.Н.: Вам удавалось каким-то образом поддерживать связь с ними все эти годы?

К.В.: Моя сестра, меня как раз до своей смерти нашла здесь через Красный Крест. Я была уверена, что она уже давно-давно умерла. И, к сожалению, я ее не видела, потому что в день, когда я собиралась в Россию, была Чехословакия, вторжение. Так что я не могла ехать, а ей не дали визу и она умерла, к сожалению.

Б.Н.: Но вы были там несколько раз, вы сказали…

К.В.: Я была три раза, да.

Б.Н.: И в последний раз совсем недавно.

К.В.: В 1988 году и разница, конечно, была потрясающая. Уже не боялись говорить с иностранцами, как я нашла это сперва. Теперь они просто на улице обнимали и показывали свою радость.

Б.Н.: Кира, вы вообще поддерживали все эти годы какие-то отношения с русскими на Западе?

К.В.: Моя самая близкая подруга, в общем почти как сестра, это Ксения Романова. Она - внучка Великой княгини Ксении, которая была сестра царя. Она сейчас во Франции живет в Дордони, к сожалению, так что мы с ней не видимся. Но она чудный, чудный человек и самая моя близкая подруга.

К.В. поет песню "Я хочу"